История первая. Молодой, симпатичный пластун, на которого заглядывались ровесницы (тогда еще принято было тайком), спортивный, с выправкой, дисциплинированный, преданный организации до мозга костей, что называется. Участник всевозможных лагерей и сборов и конкурсов, получавший награды и призы. Это был тот счастливый случай, когда видишь воочию позитивный результат совместных усилий и понимаешь, что Украина останется в надежных руках.

Затем он поступает в Могилянку, что является логичным продолжением его предыдущего развития.

И примерно в середине 2000-х он рехнулся. Не заболел, не сошел с ума, а именно, как по мне, рехнулся. Ибо вспомнил, что он внук русского православного священника, и решил, что он будет отныне «русский православный монархист». (В этом месте, с точки зрения композиции, следует поставить множество троеточий. По причине сугубой непередаваемости реакции всех, кто его знал и смог ознакомиться со столь благой вестью.)

Он подробно и достаточно художественно изложил историю своего новообращения на личной странице в ЖЖ, достаточно корректно отдав дань своим юношеским пылким заблуждениям в Пласте и лично моей роли в этом. Термина «Русский мир» в его нынешнем гнусном виде еще не существовало, но наш персонаж искренне счел, что взошел на следующую ступень личностного роста, и его камингаут был так же пылок и стилистически точен, как и его предыдущая жизненная позиция.

Может, его поп какой-то запоребриковый укусил, или по воздуху передалось, не знаю, да и не суть важно. Это грехопадение гоголевского Андрия, но у меня не было амбиций Тараса Бульбы, хотя люльку я к тому времени и курил. Если эта линия личного мифодизайна продолжилась бы, он, по всей логике, должен был бы оказаться у сепаратистов, или с ним произошла бы еще какая-то мутация, не знаю.

Мораль здесь крайне кислая и вязкая, как незрелая хурма. Никакие священные даты, торжественные ритуалы присяг, товарищество — братство, историческое наследие и всемирно-патриотический масштаб — не в состоянии привязать человека к дискурсу, если он лично ему в какой-то момент покажется менее привлекательным, чем другой. Никакой пожизненной индоктринации не существует, кто бы ее ни осуществлял, и каким бы авторитетным ее источник ни был. Этот случай яркий лично для меня, но он далеко не единичный: эти люди продолжают жить среди нас, и с этим следует считаться.

История вторая. Пластун с яркими личностными качествами, но своевольным и вольнолюбивым характером, вечный нарушитель полувоенной дисциплины. Выполняющий задания зачастую лучше других, но не горящий уставным желанием их организовывать и куда-то вести. Однажды его пришлось, скрепя сердце, отчислить из лагеря. Чепуха какая-то, по нынешним временам, но в 90-х мы все были ужасными формалистами, повторяя мантру «демократия — это процедура».

На Евромайдане он оказался в самом пекле, и не один, а вместе с отцом. А отец — известный художник, в том числе рисовал необычные иконы, одна, подаренная, у меня дома.

И вот тот вот драматический момент, когда они, изнемогающие, но оставшиеся на баррикаде, под утро увидели, как к ним бегут люди в касках и с палками. Но, не добегая, падают на колени и кричат: «Простите, братья, что мы так поздно!» (львовяне с утреннего поезда).

Так вот, это именно он это момент описал, глазами очевидца и участника.

Они с отцом просто выполнили с честью свой гражданский долг и вернулись домой. Вопреки пафосному общественному мнению и согласно с собственным жестким, упрямым характером он открыто и резко критиковал майдановский внутренний хаос и дутые амбиции микролидеров. Никогда не кичился своим участием, перестал упоминать тему вообще.

Мораль этой истории в том, что героическое или просто достойное гражданское поведение никак не связано с формальной карьерой «профессионального украинца» и публичным ее одобрением. Человек может быть достаточно вредным или иметь какие-то бытовые слабости, но в критический момент истории он совершает не просто выбор, а именно поступок. Совершив его, он, ворча, возвращается к тому бытию, которое считает лично для себя наиболее приемлемым. И совершенно очевидно¸ что, так же ворча, он при необходимости снова окажется в том мрачном месте, откуда карьерные патриоты уйдут еще засветло.

История третья. Она очень короткая: я не могу пересказывать письмо со словами благодарности от пластуна того же поколения — сейчас он работает в Службе безопасности Украины. Надо сказать, что я организовал и несколько лет проводил специализированные лагеря, которые можно было бы назвать военно-спортивными. У меня был к тому времени популярный учебник британского спецназа SAS, рассказы о том, как руководили пластовыми лагерями «дивізійники», какой-то скромный собственный опыт. По нынешним политкорректным временам это была серия физических и моральных истязаний, ночные тревоги, марш-броски, водные переправы в одежде и с рюкзаками. Наказания работой и учебой. Были даже отработки «наступления цепью», но кто же знал, что война будет не сейчас, а через четверть века? Диаспора нервно предлагала больше играть в волейбол и баскетбол, но админресурс, к чести сказать, не особо включала.

Он благодарил меня за время в этих лагерях как за одно из лучших.

И вот я понимаю из письма, что мы с этим персонажем из третьей истории иногда находились буквально в нескольких метрах друг от друга на Востоке, да и занимались чем-то похожим.

А точнее — тем самым, чему мы клялись посвятить свою жизнь двадцать пять лет назад: «Присягаю своєю честю, що робитиму все, що в моїх силах, щоб бути вірним Богові і Україні…»

Мораль этой третьей истории в том, что системная работа ради Украины — не просто непублична, непафосна и, что крайне тяжело для «пересічного» патриота, — она требует командного духа и жесткой уставной дисциплины. В ней нет места волюнтаризму и даже выбору времени для поступка — обстоятельства забирают тебя целиком, и ты либо деловито живешь этой вечной войной, воюешь ее потихоньку, либо ты ее бесполезно ноющая жертва и попрошайничающий беженец.

Вышеупомянутые истории — примеры личного выбора поколения, с которого новая Украина началась и в котором уже состоялась. Только она не плоскость, а кристалл. И его грани красивы, но остры.